III.
Особенности
поведения
собак
Ассоциативная
способность
и
активность, базирующаяся
на разумных
решениях
Многие
владельцы
собак
задумываются
над вопросом,
способна ли
собака по
воспоминаниям
в какой-то определенной
ситуации
поступать
наиболее
разумно,
невзирая на
отсутствие
ассоциативного
опыта и на
то, что ее
врожденные
инстинкты
не могут
помочь ей в
выборе
наилучшего
способа
действия.
Чем лучше мы
научимся
понимать
свою собаку,
чем точнее
сможем анализировать
ее действия,
тем яснее
нам станет (по
крайней мере
должно
стать, если,
конечно, мы
не дадим волю
собственному
воображению),
что собака
не является
разумным
существом в
том смысле, как
мы это
понимаем.
Вместе с тем
она обладает
достаточно
явно выраженной,
но
индивидуально
весьма
различной способностью
объединять
выгодные
для себя
ситуации и
накопленный
опыт с тем,
что она
делала —
намеренно
или
случайно —
до данных
событий или
одновременно
с ними. Иными
словами, она
способна
ассоциировать
отдельные детали
своего
поведения с
разнообразными
выгодными
или
невыгодными
ситуациями,
учитывая
прошлый
опыт. Но и
относительно
малозначащие
события
остаются в
собачьей памяти,
и при случае
животное
может
воспользоваться
воспоминаниями
о них.
На
примере
поведения собаки
во время
охоты легко
понять, как
рождаются
ассоциации
и как они
могут
направлять
ее
деятельность.
Под
влиянием
голода и вызванной
им
врожденной
активности
поиска
добычи
собака
рыщет на
местности и
где-то обнаруживает
полёвку или
зайца.
Вероятно, снова
пользуясь
врожденным
инстинктом,
ей удается
поймать
добычу,
которую она,
естественно,
поедает. При
этом и саму охоту и
ее
результат
собака
ассоциирует
с событиями,
которые
предшествовали
удовлетворению
ее
инстинктивных
потребностей.
В первый раз
она, по-видимому,
лишь
объединяет
те из них,
что непосредственно
привели к
поимке
добычи. В следующий
раз, когда в
аналогичной
ситуации ей
вновь
сопутствует
удача, цепь
ассоциаций
удлиняется,
они
захватывают
более ранние
события, в
том числе
происходившие
за несколько
часов до
успешного
окончания
охоты. Охотясь
в очередной
раз, собака
дополняет ассоциации
событиями,
происходившими
еще раньше.
Так,
охотничья
собака
приходит в
восторг,
увидев, как
хозяин
вытаскивает
одежду,
которой он
пользуется,
когда берет
ее с собой на
охоту: даже
приготовление
к сборам на охоту
собака
предвкушает
как
чрезвычайно
приятное
событие.
Каждый
хозяин,
сколько-нибудь
разбирающийся
в поведении
своей
собаки,
знает, как
точно она
способна
интерпретировать
смысл разнообразных
действий
человека,
если только
они
сравнительно
регулярно предшествовали
событиям,
имевшим для
данной
особи
определенное
значение.
Конечно, такие
события
могли быть и
приятными, и
неприятными.
Если
ассоциации
связаны с
приятным
событием, то
собака
делает все
возможное,
чтобы
ускорить
его
приближение;
если же ассоциации
неприятные,
собака
стремится
всеми
способами
избежать
ситуации,
которая их вызывает.
Это
позволяет
ей избежать
и само неприятное
событие.
Часто
говорят, что
собака умна.
На самом деле
«умная»
собака сильна
прежде
всего своим
опытом.
Молодые
собаки неопытны,
и мудрыми их
не назовешь.
Они еще не
успели
приобрести
тот опыт и те
ассоциации,
которые
являются
предпосылкой
для поведения,
воспринимаемого
нами в
обыденной жизни
как
проявление
собачьего
«ума». Некоторые
собаки
склонны
очень
внимательно
следить за
происходящим
вокруг.
Представители
настороженных,
хотя и
спокойных
пород способны
подмечать
ассоциативные
детали лучше
тех собак,
которые,
придя в
крайне
возбужденное
состояние,
только и
делают, что
суетятся. Вместе
с тем
излишняя
флегматичность
может мешать
собаке
следить за
происходящим.
Хорошо
известно,
что собака с
живым
характером
замечает
такое, что ее
более
пассивная
подруга
никогда не
подметит.
Основываясь
на личном
опыте,
позволю
себе утверждать
следующее:
спокойная
особь
способна
получать
множество
ассоциаций
непосредственно
от человека,
тогда как
живая и
подвижная в
выигрыше
только
тогда, когда
что-то
совершается
на
местности.
Ассоциативный
мир у
комнатной
собаки
сравнительно
беден. «Ум»
(если так
можно
выразиться)
комнатной
собаки
наиболее развит
именно у
спокойных
особей.
Собаки, постоянно
живущие в
доме, умеют
извлекать
из речи
человека
самые
разные
ассоциации
приятного
или
неприятного
свойства.
Услышав
знакомые
слова,
животное
«вспоминает»
знакомые ситуации
во всех
деталях.
Почти все
комнатные
собаки
довольно
точно реагируют
по крайней
мере на
десяток
слов. Но
можно научить
животное
«понимать»
и десятки, а
по данным
американского
ученого
Скотта, даже
около сотни
слов. В доме
хозяина
собака слышит
человеческую
речь и по ее
оттенкам,
даже по отдельным
словам
может
составить
представление
о
намерениях
человека.
Владельцы
комнатных
собак чаще
«болтают»
со своими
любимцами.
Не вредит
такое
общение и
охотничьей
собаке.
Собака,
проявляющая
живой интерес
к хлопотам,
разговорам
и прочим
делам
домочадцев,
всегда
доставляет
им больше
радости, чем
безучастное
животное.
Подобное
взаимопонимание
хозяина и
собаки не
мешает ее обучению,
напротив,
оно может
стать
хорошей основой
для
дисциплины,
построенной
на доверии.
Домашняя
собака без
специального
обучения
постепенно
запоминает
имена и
прозвища не
только
членов
семьи, но и
некоторых
друзей дома.
По-видимому,
она
запоминает,
слыша имя
(или
прозвище)
какого-то
лица
непосредственно
перед его
приходом
либо перед
совершением
им какого-то
действия,
представляющего
для собаки
интерес.
Таким же
образом
животное
запоминает
имена
друзей
семьи, особенно
если у них
есть
собственная
собака, что само
по себе
повышает ее
интерес к
ним. Гости
обычно
относятся к
хозяйской
собаке по-дружески,
она
испытывает
удовольствие,
когда ее
приветствуют,
связывая
ласку с
недавно
услышанным
именем. Имя
или
прозвище
для собаки
всего лишь
определенный
знак. Мои таксы,
будучи в
соответствующем
настроении, иными
словами,
если их ждет
какое-то
вознаграждение,
без
которого
они редко
что делают,
направляются
к тому члену
семьи, к
которому им
приказывают
подойти.
Дружеское
отношение —
вот
минимальное,
хотя и не
всегда
достаточное
вознаграждение;
лучший же
подарок для
них — сбор
всей семьи
за
обеденным
столом.
Без
какого бы то
ни было
целенаправленного
обучения собаки
обычно
понимают
смысл тех
слов,
которые часто
употребляются
при
кормлении
или выгуливании
либо, скажем,
на охоте в
определенных
повторяющихся
ситуациях.
Очень скоро
собака
приучается
реагировать
на слова,
которые
ассоциируются
у нее с опасностью
или
предупреждением,
так же, как
на ситуации,
вызывающие
агрессивность.
Со
словом
«еда» у
животного
связано
общее представление
о чем-то
съедобном. Но
например,
одна из моих
такс,
услышав
слово «колбаса»,
искала
именно
колбасу и не
соглашалась
есть
кусочки
сыра все
время, пока
находилась в
состоянии
поиска,
вызванного
словом «колбаса».
Если же ей
без
предварительного
«объявления»
одновременно
давали
несколько
кусков
колбасы и
сыр, она
съедала
лакомства в
том порядке,
в каком они
оказывались
по воле случая.
Какое-нибудь
слово может
с тем же успехом
означать и
место, с
которым у
животного
связаны
приятные
воспоминания.
Поэтому
можно без
особого
труда
приучить
собаку — по
крайней мере
в
практических
целях — примерно
к тем же
ассоциациям,
которые мы
сами
связываем с
определенными
словами.
Разнообразные
проявления
животным
радости на
ассоциативной
почве
скорее
всего
свидетельствуют
и о том, что собака,
услышав
слово,
рождающее у
нее какие-то
ассоциации,
восстанавливает
в памяти
довольно
точную
картину предмета,
о котором
говорит
человек.
Когда
моей
старшей
таксе
говорили о
предстоящей
поездке на
дачу, она
всем видом
показывала,
что хотела
бы услышать
это известие
еще раз. Она
не
направлялась
к двери и не
проявляла
безмерного
восторга, а
всего лишь
выражала
удовлетворение:
ей было
приятно
услышать
именно это
известие.
Подобным же
образом она
встречала
сообщение о
том, что
получит конфеты
с
новогодней
елки:
несколько
раз «просила»
повторить
услышанное.
Насколько я
понимаю,
собака
по-настоящему
наслаждалась
ассоциациями,
вызванными
этим
сообщением,
отнюдь не
рассчитывая
на
немедленное
его
исполнение.
Сама по себе
ассоциация,
по-видимому,
является
таким
положительным
переживанием,
что
животное
легким
движением морды
пытается
заставить
человека
повторить
вызвавшую
его
приятную
комбинацию
звуков. В этом
смысле
собаку
можно
сравнить с
маленьким
ребенком,
который
хочет снова
и снова слушать
любимую
сказку.
Насколько
можно
судить,
собака
обладает способностью
каким-то
образом
сопоставлять
различные
воспоминания
ассоциативного
порядка и
выбирать из
них по своему
желанию
такое, на
основе
которого она
будет затем
действовать.
Собака,
которой
неизвестно
почему
овладевает
игровое настроение,
обычно не
удовлетворяется
случайными
игрушками —
наоборот,
она
тщательно
их выбирает,
не
поленится и
сбегает за
какой-нибудь
только ей
известной
веткой или
другим интересным
для нее
предметом и
лишь после
этого
приступит к
игре.
Желанную
игрушку она,
быть может,
не видела
много дней,
но под влиянием
определенного
настроения
разыскивает
именно эту,
не
соглашаясь
на другой, не
менее
привлекательный
предмет. Но в
другой раз
игрушка, не
устроившая
сейчас
собаку, может
ей
понравиться.
Мои таксы,
когда им хочется
поиграть,
часто
приносят
любимые игрушки
со двора, с
расстояния
свыше ста
метров и к
тому же с
подветренной
стороны, то есть не
имея
возможности
ориентироваться
на запах.
Значит, все
дело в
запоминании
места, где
находится
любимая
игрушка, и в
ее доступности.
Собака,
ассоциативно
оценив
какую-то
ситуацию
либо под
влиянием
настроения
или
физиологического
состояния,
точно помнит,
куда она
спрятала
кость, в
каком месте встречается
подходящая
добыча, как
кратчайшим
путем
добраться
до нужного
места и т. п.
Достаточно
какой-нибудь
дополнительной
связи —
неважно
положительной
или
отрицательной, —
чтобы
животное
выбрало для
себя наиболее
подходящее
решение.
Долго ли
собака
помнит то
или иное
событие, предмет
или
чувственное
переживание?
Пожалуй,
следует
ответить:
всю жизнь —
при условии,
что
переживание
было
достаточно
сильным и
случилось
не раньше,
чем в
«подростковом»
возрасте. В
самом деле,
сильное,
впечатляющее
переживание
собака
помнит
очень долго.
Волк или
собака, у которых
в каком-то
месте была
удачная
охота, затем часто
туда
наведываются,
даже если им
больше не
удается
ничего
добыть. Это
говорит о
том, как
медленно
исчезает
выработавшийся
рефлекс.
Постоянное
наблюдение
за
территорией,
где собаке
однажды
подвернулась
хорошая
добыча,
разумеется,
имеет свои
преимущества,
пусть даже
там не
всегда есть на
кого
поохотиться, —
ведь в том
месте, где когда-то
было много
дичи, рано
или поздно
она может
появиться
вновь. Вот
почему мои
таксы по
прибытии на
наш летний
остров
после недолгой
отлучки
всякий раз
первым
делом проверяли,
остались ли
еще полёвки
там, где
раньше они
встречались
в изобилии.
Более того,
младшая
такса,
всегда
готовая к
охоте,
делала это и
в те годы,
когда мышей
на острове
вообще не
было.
Собака,
раз
познакомившись
с человеком,
помнит его
всю жизнь.
Если кто-то
обошелся с ней
плохо, она
едва ли
забудет
обиду и
долго будет
с недоверием
относиться
к обидчику.
Недружелюбные
чувства к
каким-то
категориям
незнакомых
людей,
видимо,
объясняются
неблагоприятным
опытом
общения с
ними. Я,
например,
установил,
что мои
собаки
отрицательно
относились к
военным
(доберман),
чужим
маленьким
детям (кобель
скотч-терьера),
пожилым
женщинам,
одетым в
темное (тот
же
«шотландец»),
а также к лицам
в состоянии
сильного
опьянения
независимо
от того, как
они одеты
(кобель и
сука скотч-терьера
и все пятеро
такс). К
представителям
тех же
категорий
из числа
своих
знакомых (за
исключением
пьяных,
которых они,
естественно
не знали!)
собаки были
вполне
терпимы. И
подобное
отрицательное
впечатление
обычно
сохраняется
у животного
до тех пор,
пока кто-то
незнакомый
из той же злополучной
категории
не проявит к
нему дружелюбия
и
доброжелательности,
которые радикально
изменят его
отношение,
сформировавшееся
на
единичном
примере.
Собака
должна
иметь
возможность
выражать
человеку
свои
желания и
побуждать
его действовать
сообразно с
ними. Когда
речь идет о
цепи
ассоциаций,
в которой
человеку
отведена
важная роль,
имеется в
виду, что он
понимает
настроение
и желания
собаки и
выполняет
их. Только в
этом случае
просьба
животного
обретает
смысл, а с точки
зрения
самого
животного —
и выгоду.
Человек, не
реагирующий
на призывы
собаки, в
данной
сфере
деятельности
становится
для нее
бесполезным
и даже
опасным
существом.
Недаром мы
являемся
объектом
неусыпного
изучения со
стороны
собаки.
Способность
к
самостоятельному
обучению
для собаки —
как и для
животных в
целом — не
менее важна,
чем ассоциативное
мышление,
они
находятся в
тесной
связи.
Известным,
хотя и не
самым приятным,
с точки
зрения
человека,
способом
выражения
такого
«самообучения»
является приобретенное
умение
собаки
просить
пищу. Этот простой
пример
хорошо
знаком
владельцам собак.
Другой
пример,
требующий
от собаки больших
усилий в
процессе
самообучения, —
это как
собака
просит
хозяина
наполнить миску
для питья.
Производимые
при этом
движения
часто
ошибочно
принимают
за разумные
действия.
К
врожденным
свойствам
поведения
собаки следует
отнести
визг и
негромкий
лай, когда
животное не
в состоянии
выполнить
действие, на
которое
настроено.
Голодная
собака начинает
визжать, что
без труда
замечают люди,
и животному дают есть;
в данном
случае визг
— сигнал
голода. Чем
сильнее
визг, тем
быстрее
результат:
во-первых, на
визг сразу
реагируют,
во-вторых (совершенно
справедливо),
истолковывают
как признак
того, что
собака
проголодалась
больше
обычного.
Запомнив,
что
желаемое достигается
легче, если
визжать
громче, собака
после этого
громко
визжит, даже
будучи не
очень
голодной.
Так человек представляет
собаке
прекрасную
возможность
для
«самообразования».
Это, пожалуй,
можно выразить
так: «Чем
громче я
подаю голос,
тем быстрее
получаю
еду» (или
что-нибудь
другое, чего
животное
добивается
визгом).
Значит, если
наши собаки,
хорошенько
не
проголодавшись,
вымаливают
пищу
громким
визгом, а то
и лаем, вина
исключительно
наша:
отреагировав
на визг
собаки, мы
сделали
первый шаг и
затем продолжали
действовать,
как нам
казалось, последовательно.
На самом же
деле
никакой последовательности
в нашем
поведении
не было
и собака
просто
воспользовалась
допущенной
мягкотелостью,
В
многоэтажных
городских
домах часто
наблюдается
такая
картина:
постоянный
лай собаки
вызывает у
соседей
сострадание
и они
прикармливают
ее, считая
голодной. И
хотя
хозяева
наказывают
собаку за «попрошайничество»,
она
продолжает
поступать
по-своему.
Более того,
выразит
неодобрение
нашим
действиям,
на время
затаит к нам
неприязнь
(но не злобу)
и будет
лаять до тех
пор, пока это
хоть
изредка
будет
приносить
ей пользу.
А теперь
попробую
объяснить
механизм
поведения
собаки,
которая
просит
наполнить миску
водой.
Убедившись,
что миска
пуста или полупуста,
собака
принимается
ее облизывать.
Миска
стучит по
полу,
человек
слышит стук,
он спешит
налить воду,
и собака ее
выпивает.
Когда в
следующий
раз миска
снова оказывается
пустой, у
собаки
легко
возникает
ассоциация:
пустая
миска
издает звон,
и, стуча ею,
собака
добивается
своего —
миску
наполняют
водой.
Следующая
ассоциативная
стадия
заключается
в том, что
собака, обнаружив
пустую
миску, сразу
же начинает
стучать по
ней мордой.
Постепенно
животное
приучается
передвигать
мордой
миску с
места на
место, что,
естественно,
сопровождается
громким
звуком. Чем
он сильнее,
тем скорее
кто-то
откликнется
на него и
наполнит
миску. Но это
еще не все:
собака
замечает,
что, передвинув
пустую
миску на
видное
место, она
скорее
добивается
исполнения
своих
желаний, чем
тогда, когда
просто
стучит ею.
Так она
постепенно
научается
приходить с
пустой
миской,
прося
наполнить
ее водой.
Конечно,
можно
просто
научить
собаку придвигать
миску, но
тогда
прекратится
самообучение,
характерным
признаком
которого является
постепенное
распространение
ассоциаций
на новые этапы
процесса.
Без такого
поэтапного
самообучения
собака
самостоятельно
не сможет выполнять
просьбы или
призывы,
описанные выше.
В
отличие от
собаки
человекообразная
обезьяна,
обнаружив,
что чашка
пуста, сразу
же наполнит
ее сама
(подражая
человеку)
или подойдет
к человеку,
чтобы тот
увидел и
наполнил
пустую
чашку. Это
свидетельствует
о том, что
обезьяна, во
всяком случае
в такой
простой
ситуации, не
нуждается в
развитии
постепенной
цепи
ассоциаций;
она решает
вопрос либо
после
некоторого
раздумья,
либо пользуясь
довольно
свободно
ассоциативной
способностью.
Без
предварительного
выучивания
собака никогда
не побудит
человека к
действиям, в которых
сама не
участвует и
которые
могут приносить
ей лишь
временную
пользу. Зато
без
выучивания
или
самообучения
призывает
нас к игре:
приносит
игрушку и
трясет ею, совершает
с игрушкой
различные
игровые приемы
либо
принимается
лаять на
человека,
вставая в
определенную
позу и всей
мимикой
выражая
призыв к
игре. Кроме
того, она
несколько
раз толкает
человека мордой
или царапает
ему ногу
лапой, чтобы
заставить
заняться ею
или
добиться от
него чего-то
желанного.
Призыв к
игре может
содержать
действия, которые
не
относятся к
врожденным
свойствам,
поэтому
индивидуальные
особенности
бывают
довольно
значительными.
Собака фактически
без
самообучения
побуждает
нас
участвовать
в действиях,
которые
животные
часто совершают
сообща, но
только
через
самообучение
и
ассоциативную
связь
призывает
человека к
действию,
которое ее
соплеменницы
не способны
— по крайней мере без научения
— совершать
вместе. К
последним
относится, в
частности,
приготовление
пищи —
собаки
довольно быстро
приучаются
просить
хозяев
заняться
этим делом;
для них это
значит, что и
им дадут
поесть.
Все
призывные
действия
обусловлены
преимущественно
врожденными
инстинктами,
но и
приобретенные
посредством
самообучения
инстинкты
могут
иногда
совершенно
случайно
выполнять
функцию
призыва.
Поскольку
возможно,
что одни
собаки
пользуются призывными
действиями
и голосами
других, а те
в свою
очередь
подражают
третьим, и
поскольку к врожденным
инстинктам
могут
примешиваться
приобретенные,
призывные
действия и движения
собак
отличаются
значительным
разнообразием.
По этой
причине их
подчас трудно
расшифровывать.
Еще раз
сошлюсь на
пример
своих собак.
Так,
призывное
царапанье передней
лапой моей
старшей
таксы
постепенно
превратилось
в позу, при
которой она
всей
тяжестью
передней
части тела
налегала на
мою ногу. К
царапанью
она более не
прибегала.
Собака
не способна
подражать
движениям и действиям
человека. В
этом можно
убедиться
на следующем
опыте. Если
поставить
перед ней
автомат, то
перевести
ручки или
нажать на
кнопку, чтобы
получить
пишу, собака
не сможет.
Обезьяна же
делает это,
едва увидя,
как решает
такую
задачу
человек, и
убедившись,
какие
приятные
события за
этим
последуют.
Человекообразная
обезьяна,
осмотрев
автомат с открывающимся
окошком,
способна
понять, как
он работает.
У собаки
такой
способности
нет, она в
состоянии
решать
подобные
проблемы
только
посредством
случайного
выучивания.
Ее
потенциального
мышления,
примитивного
и базирующегося
на внешних
раздражителях,
для этого
недостаточно.
Поэтому ей
приходится
довольствоваться
решением
таких задач
путем проб и
ошибок и
наказания-вознаграждения.
Что же
касается
совместного
бега и
следования
за
человеком, а
также
влияния настроения
одной особи
на другую, то
это явления
совершенно
иного
порядка.
Собака
легко
выучивается
открывать
дверь, но это
не
копирование
действий
человека, хотя
и может
показаться
таковым. В то
же время она
обладает
реакцией
следования
за человеком.
Допустим,
что дверь
закрылась
перед носом
собаки,
когда все
успели уже
пройти.
Собака,
повинуясь
своей
врожденной
способности,
становится
перед
препятствием
на задние
лапы, высоко
подпрыгивает,
царапает
дверь
передними
лапами и
пытается мордой
сдвинуть ее
в сторону. Неожиданно
передняя
лапа
натыкается
на ручку,
нажимает на
нее, и дверь
отворяется.
Результат
такой
случайной
удачи
выражается в
том, что
встретившись
в другой раз
с подобным
же
препятствием,
собака
сосредоточит
внимание
именно на
ручке и уже
быстрее, чем прежде,
сумеет на
нее нажать. С
каждым
разом ее движения
будут
быстрее и
экономнее, и
скоро она
научится
использовать
только одно
из них —
царапанье
ручки. Это
достигается
исключительно
посредством
самообучения.
Собака
реагирует
на кличку —
это тоже
результат
самообучения
животного и
обучения
человеком.
Животное
связывает
часто
произносимую
человеком
комбинацию
звуков с тем,
что его
гладят, или
же с тем, что
в
обстановке,
требующей
настороженности,
происходит
что-то
приятное. Мы
учим наших
собак реагировать
на кличку,
награждаем
их шлепками
или лакомством
за то, что
они
отвечают на
подзыв и подходят
к нам.
Почему
большинству
собак
нравится
ласка хозяев,
а иногда и
чужих людей?
Объяснить
это не так
просто, как
может
показаться,
и я не уверен,
что моя
версия окажется
верной.
Важнейшая
причина, как
я полагаю,
заключается
в том, что
собака уже в
самом
раннем
возрасте
связывает
ласку с
собственной
выгодой.
Щенка берут
на руки,
гладят, и ему
становится
теплее.
Молодую
собаку гладят
за
послушание,
когда она
откликнулась
на подзыв;
при этом ей
могут дать
что-нибудь
вкусненькое.
Существует
множество
причин
появления
ассоциаций
между
подлинными
интересами
собаки и
исходящей
от человека
лаской. Одна
из них
заключается
в том, что
когда
собаку
гладят, ей
практически
ничто не угрожает.
Собака,
которую
ласкают,
находясь в
безопасности,
чувствует
себя
спокойной, и
уже одно это
создает у
нее
положительное
настроение.
Большинство
сложных
форм
поведения
собаки —
результат
обучения, а
чаще — опыта
на основе
метода проб
и ошибок. С
точки
зрения
этологии
активность,
не дающая результата,
приводит к
тому, что в
следующий
раз собака
принимает
несколько
иное решение,
пытается,
например,
поймать
добычу в другом
месте. Удача
вознаграждает
усилия, и вскоре
животное в
аналогичной
ситуации действует
так, как в
тот раз,
когда ему
сопутствовал
успех. При
обучении
собак
следует придерживаться
принципа:
успешную
попытку немедленно
вознаграждать.
Но помните:
если попытка
не принесла
результата,
собаку нельзя
наказывать,
ибо сама по
себе
«безрезультативность»
в сравнении
с успехом, за
который животное
вознаграждается,
и есть
стимул, позволяющий
обучать
собаку.
Наказание
за неудачную
попытку
отобьет у
собаки
желание
выполнять
необходимые
для
обучения
задачи, что
сведет на
нет
успешную
дрессировку.
Я глубоко
убежден, что
наказание —
неудачный
способ
научить
собаку
выполнять
какую-то новую
для нее
функцию.
Поясню свою
мысль примером
из жизни
молодых
волков в
естественной
среде.
Приучаясь
охотиться,
волк далеко не
всегда
добивается
только
успеха или,
наоборот,
только
испытывает
боль, страх,
вынужден обращаться
в бегство и
т. п.
Обучение
как раз и
ведется
обычно так,
что
антиподом
успеха или
неудачи
является
ситуация,
когда не происходит
ни того, ни
другого,
поэтому
животное
находится в
состоянии
относительного
спокойствия.
Правда, в
подобном
случае оно
не
испытывает
удовлетворения
от пойманной
добычи —
значит, по
сравнению с
успешно
проведенной
охотой
безрезультативность
является
как бы
«наказанием»,
но отнюдь не
вызывающим
страха. В тех
же случаях,
когда собака
испытывает
страх, даже
«пустая»
охота будет
своего, рода
наградой.
Вместе с
тем, когда
собаку
обучают не
делать
того-то, а
она не
слушается,
следует
прибегать к
мягкому,
мотивированному
наказанию.
Нетрудно
выработать
у нее
ассоциацию
между
действием, которое
она не
должна
совершать,
но все
же
совершает, и
небольшим
дискомфортом
или
неприятным
ощущением.
Если такая
связь образовалась
и
упрочилась,
собака
отучается
поступать
так, как не
положено.
Безусловное
требование к такого
рода
обучению
состоит в
том, что
наказание
должно
сразу
следовать
за ослушанием.
Собака без
труда
связывает
наказание с
той или иной
ситуацией
или местом, но
не всегда с
собственным
поступком.
Это нужно
иметь в виду,
наказывая
животное.
Наказание
не должно
быть
суровым, но
важно, чтобы
собака хоть
на
мгновение
почувствовала
неудобство
или
неприязнь к
связанному с
этим
событию.
Проиллюстрирую
ошибочность
ассоциации
места и
события
следующим примером:
собака,
которая
однажды
чуть не угодила
под колеса
машины,
скорее всего
начнет
страшиться
именно
злополучного
места на
мостовой, а
не
автомобилей.
Метод
обучения,
основанный
на
наказании за
проступки,
всегда
должен
сопровождаться
наградой за
выбор
собакой
удачных
вариантов.
Так, следует
похвалить
или
приласкать
животное
сразу после
правильного
поступка,
если к тому
же он
совершен тогда
и там, где
нам
хотелось. В
первый раз
это делают,
когда
обучают
щенка
оправляться
в отведенных
для этого
местах, а не
на полу или
коврике.
Если
приучить
щенка к
чистоте, нетрудно
будет
привить ему
затем «хорошие
манеры».
Последовательность,
ласка и благодарность,
а также
легкие
наказания,
необходимые
для того,
чтобы
животное
прекратило
запрещенные
действия, —
вот, по сути
дела,
единственные
способы
обучения.
Однако
скорость
обучения
зависит от
человека лишь
отчасти, так
как желание учиться
да и сами
способности
у собак
разные.
Собаки
старшего
возраста с
богатым
«жизненным
опытом»,
которых
человек
чему-то обучал
или от
чего-то
отучал,
способны —
хотя и с
некоторым
запозданием
— связывать
между собой
предстоящее
вознаграждение
(или
наказание)
за совершенный
поступок. В
то же время
собака не в
состоянии
постичь, что
награда
может
предшествовать
поступку —
подобная
ассоциация
животному
недоступна.
Поэтому ее
нельзя заранее
вознаградить
за какой-то
будущий поступок.
Это
противоречит
принципам
педагогики.
Впрочем,
разве мы
сами с такой
уж охотой
делаем то, за
что нам
уплачено
загодя? Лишь
нежелание
предстать
перед
обществом в
неприглядном
свете не
позволяет
нам
отказаться от
работы, за
которую мы
получили
сполна.
Нередко
приходится
слышать, что
собака
испытывает
состояние,
которое
можно
назвать
«нечистой
совестью».
Каждый, у
кого есть
собака,
вероятно,
наблюдал,
как
реагирует
животное,
если его
застали,
например,
лежащим на
диване или в
другом
месте, где
ему не
положено
быть. У
собаки
такой
виноватый
вид, что сразу
понятно — ее
«совесть
нечиста». Но
понятие
«нечистая
совесть»
применительно
к собаке не
что иное, как
страх быть
наказанной
за
проступок,
который,
исходя из прошлого
опыта,
ассоциируется
у нее с неприятным
состоянием,
неудобством,
болью и т. п.
В понимании
человека
«нечистая
совесть»
подразумевает
нарушение
этических
норм и
установок,
хотя в
основе
вполне
определенно
просматривается
чувство
страха, по
существу аналогичное
тому,
которое мы
так часто
наблюдаем
у собак.
Можно
сказать, что
животное
чувствует
себя
виноватым
только
после
совершения
чего-то
недозволенного,
но отнюдь не
из-за чего-то
несделанного,
за что не
положено наказание,
и уж никак не
из-за
неосуществленного
дела,
предполагающего
награду.
Вместе с тем
собака,
пользуясь
сложной
цепью ассоциаций,
способна
выразить
«нечистую
совесть»
так, что
человеку
остается
лишь гадать, не
обладает ли
животное
способностью
скрывать
свои
неблаговидные
поступки?
Собака,
которая в
отсутствие
хозяев
улеглась на диван,
не выкажет
«угрызений
совести»,
пока кто-то
из домашних
не
обнаружит,
что диван
теплый, —
тогда
собака
тотчас
встанет в
позу, демонстрирующую
покорность.
Такое
поведение
может быть
связано с
выучкой: она
замечала,
что человек
проявляет
неудовольствие,
когда
осматривает
диван и
находит там
что-то. И это
«что-то»
обнаруживается
только
после того,
как она там
полежала.
Один из
крупнейших
ученых
нашего
времени, гениальный
Конрад
Лоренц,
тончайший
творец
учения о
поведении
животных,
придерживается,
однако, того мнения,
что собака в
некоторых
положениях способна
поступать
вполне
обдуманно,
стремясь
избежать
наказания,
которое
заслужила
своим
поступком.
По Лоренцу,
собака, сознающая,
что за
совершенный
проступок
ей положено
наказание,
может — во
избежание
неприятных
последствий
— не
показывать
своего страха
и в
известном
смысле
притворяться:
станет
делать
нечто
дозволенное,
что каким-то
образом
напоминает
запретное.
Он приводит такой
пример. Одна
из его собак
охотно лаяла,
находясь в
одиночестве,
и гонялась
за курами,
которые
приходили
на двор,
чтобы
подкормиться
остатками
собачьей
еды. Однажды
ученый
застал свою
собаку
преследующей
надоедливых
кур. Увидев
хозяина,
собака с
лаем бросилась
вперед,
рассекая
стаю и не
обращая
внимания на
кур, словно
заметила
вдали какого-то
неприятного
ей человека.
В другой раз
она же по
ошибке
облаяла
хозяина, но,
заметив
промашку,
помчалась
прямо к
стене, по
другую
сторону
которой
жила другая
собака — на нее
лоренцевская
часто лаяла.
Мне и
самому
приходилось
наблюдать
аналогичную
картину у
своих собак,
и все же я не
до конца
убежден в
правильности
интерпретации
Лоренца. Ведь
и он
допускает
возможность
иного толкования,
хотя
считает
обдуманное
действие
наиболее
вероятным
объяснением.
По моему
же мнению,
собака,
возбудившись
каким-то
раздражителем,
которого
она не в
состоянии
облаять или
укусить,
переключается
на другие раздражители,
которые она
хорошо
помнит и которые
у нее
вызывают
аналогичную
реакцию.
Эти
действия
можно
частично
объяснить
как
смещенные. В
жизни птиц
тоже
нетрудно
найти примеры
того, как
агрессивность,
которую нет
возможности
направить
на какой-то
конкретный
источник,
обращается
на
постороннюю
птицу,
которая
сама по себе
не должна
быть
объектом
нападения.
То, что
гнавшаяся
за курами
собака
бежала
дальше и
лаяла на
невидимый
хозяину
объект, не
исключает,
что она учуяла
что-то
недоступное
глазу
человека.
Тем не менее в
рассказах о
собаках
встречаются
примеры, еще
ярче
подтверждающие
способность
животного
«обдумывать»
различные
варианты и
выбирать из
них
оптимальный
на основании
одних
воспоминаний.
Лоренц
рассказывает
о суке,
которую он
прогуливал,
катаясь на
велосипеде;
такие
длительные
прогулки собаке
не очень
нравились.
Однажды она
повредила
лапу и
захромала,
после чего
хозяин стал
выводить ее
на
небольшие
прогулки.
Это ее очень
обрадовало.
Но вот
собака
окончательно
поправилась,
и Лоренц
решил
возобновить
прежние
прогулки,
заставляя
ее бежать за
велосипедом.
И тут собака
снова
захромала,
хотя осмотр
лапы не
обнаружил
никаких повреждений,
и она бежала
совершенно
нормально, когда
ее
выгуливали
без
велосипеда.
Так у животного
возникла
ассоциация
между хромотой
и
отсутствием
необходимости
бежать за
велосипедом.
Заслуживает
внимания
весьма
интересный опыт
с
открыванием
дверей.
Собаке без
предварительной
подготовки
требовалось
пройти
через некое
сложное
сооружение,
снабженное
дверьми.
Прежде чем
открыть
вторую дверь,
она должна
была
открыть
первую и
установить
ее в новом
положении —
иначе у
животного
не
оставалось
пространства,
чтобы открыть
следующую
дверь.
Собака
сразу сообразила,
как следует
поступить.
Но у нее уже
был опыт
обращения с
дверьми, и к тому же
она знала
Принцип их
действия. А кроме
того,
животное
было
способно
мгновенно
решить,
какой путь
выбрать,
когда впереди
барьер, за
которым
находится
интересующий
ее предмет
или человек,
к которому
она
стремится
всеми силами.
Почти все
собаки
тотчас
определяют
кратчайший
путь и без
колебаний
его выбирают.
С другой
стороны,
можно
привести
множество
примеров
того, что
собаки не в
состоянии разобраться
в самых
простых
связях. Так,
они не могут
решить
следующую
простую
задачу, не
представляющую
никаких
трудностей для
человекообразных
и некоторых
других видов
обезьян.
Кость
привязывают
за веревку и
размещают
таким
образом,
чтобы в
пределах
досягаемости
собаки
находилась
не сама
кость, а
свободный
конец
веревки.
Собака
сразу бросается
на кость,
совершенно
не реагируя
на веревку, а
ведь именно
в ней — ключ
к решению
задачи.
Научить
собаку
тянуть
веревку трудно
— она так
увлечена
созерцанием
кости, что
едва
слушается
приказов,
которые помогли
бы
управиться
с веревкой.
Кроме
того, собаки
не способны
к действиям, которые
можно
назвать
«строительством
сооружения,
позволяющего
достать
пищу». Ни одна
собака не
подтащит
стул к столу,
чтобы вспрыгнуть
туда и
схватить
лакомство,
или к окну,
чтобы наблюдать
за
происходящим,
а то и
выпрыгнуть
наружу, если
этаж
невысокий.
Вместе с тем сил
для этого
почти у
любой
собаки
достаточно.
Кстати,
человекообразные
обезьяны совершают
подобные
действия
регулярно, а
некоторые
другие виды
обезьян
тоже умеют
пользоваться
такой
способностью,
основанной
на образном
мышлении и
свидетельствующей
об их
относительно
высоком
развитии.
Между тем
мозг собаки
не в
состоянии
«мыслить»
так, чтобы,
изменяя
известные
по прошлому
опыту
комбинации
предметов,
создавать
основу для
их разумного
перемещения.
Но собаки,
безусловно,
способны
переносить
некоторые
действия из
одной сферы
деятельности
в другую. Как-то
я обратил
внимание на
то, что мой
шотландский
терьер по
собственной
инициативе
взял со
своего ложа
байковое
одеяло и перетащил
его на пол в
другую
комнату, где
было солнце:
так ему было
не только
тепло, но и
мягко. Как
видим, он
вполне
разумно
воспользовался
инстинктом
строительства
гнезда.
Однако —
об этом я уже
говорил
ранее —
можно
предположить,
что собака
по
нескольким
воспоминаниям,
активизированным
какой-то
ассоциацией,
может
воспользоваться
тем из них, с которым
связано
наиболее
выгодное в
данный
момент
решение. Это
доказывает
способность
собаки
справиться
с таким
сложным заданием,
как
открывание
дверей.
Собака могла
иметь достаточный
опыт
обращения с
дверьми и знала,
что двери
можно
располагать
по-разному.
Впрочем,
даже такое
объяснение
меня полностью
не
удовлетворяет.
Весь мой
опыт общения
с
собственными
собаками
указывает
на то, что
вряд ли
следует
объяснить
действия животного
настоящими
умственными
способностями.
Объяснение
всех
известных
нам поступков
собак
удается
сделать,
исходя из их
минимального
умственного
багажа.
Резюмируя,
можно
сказать, что
у собаки —
отличнейшая
память, ее
наблюдательность
тоже на
удивление
хороша, хотя
и
основывается
отчасти на
иных, чем у
человека,
чувственных
восприятиях,
но у нее
отсутствует
истинная
способность
к подражанию.
В то же время
она
обладает
хорошо развитой
способностью
под
влиянием
внешних
ощущений и
собственного
настроения
опираться
на
связанные с
ними
воспоминания,
в том числе и
такие,
которые
основаны на
очень давнем
опыте. Это
позволяет
ей решать
простые
задачи и
использовать
воспоминания
в совершенно
новой
обстановке.
С другой
стороны, ей
скорее
всего не под
силу в своих
представлениях
менять
местами или
как-то видоизменять
предметы,
чтобы
решить ту
или иную задачу.
Животное не
в состоянии
также использовать
свои
воспоминания
в качестве
отправной
точки для
действий,
находящихся
за
пределами
обычных
инстинктивных
и приобретенных
им. У собаки
полностью
отсутствует
способность
сознавать
характер
последствий
того или
иного
действия,
физиологически
для нее
доступного,
которое не
стимулируется
врожденными
реакциями.
Зато
воспоминание,
вызванное
каким-то
успешным
действием, послужит
ей и в
другой,
весьма
отличной
ситуации и
может
явиться
основой для
действий
совсем иного
рода. Один и
тот же
предмет и
одна и та же
среда в
жизни
собаки
могут иметь
весьма разные
значения, и
это зависит
от
состояния
животного.
Вероятно,
разную
окружающую
среду и
разные
предметы
собаки
воспринимают
и
запоминают
как
отдельные
чувственные
ощущения
или как
комбинации
ощущений,
которые
могут
вызываться
самыми
различными ассоциациями.
Не
вызывает
сомнения,
что собаки
видят сны. Сны
могут быть
долгими и
весьма живыми,
я бы даже
сказал,
вполне
реальными.
Если судить
по
поведению
спящего
животного,
«тематика»
снов чаще
всего
затрагивает
состояния,
связанные с
охотой или
проявлениями
агрессивности.
Во сне
собака
может лаять,
ворчать,
визжать,
подергиваться,
как бы совершая
начальные
движения
бега. Она
иногда помахивает
хвостом,
выражая тем
самым радость
или
дружелюбие.
Положение
ушей у собаки,
видящей сон,
соответствует
состоянию,
которое
выражается
в движениях.
Даже глаза двигаются
активно,
хотя по
положению
мигательной
перепонки
видно, что
сон
относительно
глубокий. Со
всей
уверенностью
могу
утверждать,
что мои
таксы видят
сны гораздо
чаще и переживают
их более
бурно
примерно
сутки спустя
после
возвращения
с прогулки,
во время
которой у
них была
возможность
поохотиться
или
погоняться
за добычей.
После
долгого пребывания
в городской
квартире
они значительно
реже
демонстрируют
признаки
сновидений.
Встреча с
другими
собаками
тоже, как мне
кажется,
усиливает
склонность
к снам. Это
указывает
на то, что
собачьи сны
являются не
своеобразным
отражением
в мозгу
«холостого
хода»
какого-то
редко
возбуждаемого
инстинкта, а
весьма
реалистической
реконструкцией
тех или иных
ситуаций в
памяти животного.
Если
придерживаться
такой точки
зрения, то
сны собаки
следует рассматривать
прежде всего
как
повторение
недавних
воспоминаний
и, возможно,
связанных с
ними
состояний.
Мне
удалось
установить,
что щенки
еще за несколько
суток до
рождения
могут
подавать голосовые
сигналы и
активно
двигать
лапами,
по-видимому,
совершенно
так же, как
взрослая
собака в
момент
сновидения.
Подача
голоса в
чреве
матери
возможна
потому, что
легкие плода
наполнены
газом.
Однажды,
когда будущая
мать спала, я
расслышал
голоса еще
не родившихся
детенышей с
пятиметрового
расстояния.
Подобные
примеры
показывают,
что основная
часть
сновидений
собаки
выражается в
демонстрации
врожденных
движений.
Щенок
рождается
слепым и
глухим, но,
несмотря на
это,
способен
«видеть
сны». Мне
представляется
очевидным,
что по мере
взросления
в сновидениях
собаки все
большую
роль играют корковые
слои мозга —
к ним
подключаются
воспоминания,
а также
состояния,
переживаемые
собакой
наяву. На
звуки,
издаваемые
спящей собакой,
соплеменницы
реагируют
поразительно
вяло: в
лучшем
случае они
выразят
некоторое
мимолетное
удивление,
хотя звуки
могут слышаться
и дальше.
|
